Вправе ли судья отказывать в удовлетворении заявлений и ходатайств защиты, если доводы, изложенные в них, не были опровергнуты стороной обвинения?

Анализ действующего законодательства дает основания считать, что судья не наделен таким правом.

Правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом. Характерной чертой правосудия как вида государственной деятельности является то, что осуществляться оно должно с соблюдением порядка, закрепленного Конституцией и процессуальным законодательством. Статья 49 Конституции РФ устанавливает, что виновность обвиняемого должна быть доказана в предусмотренном федеральным законом порядке.

Эти конституционные требования получили свое развитие в Уголовно-процессуальном кодексе РФ (УПК РФ). Так, ст. 1 УПК РФ, определяет, что порядок уголовного судопроизводства является обязательным для судов, органов прокуратуры, органов предварительного следствия и органов дознания. Часть 2 ст. 8 УПК РФ устанавливает, что никто не может быть признан виновным в совершении преступления и подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в порядке, установленном УПК РФ. Статья 14 УПК РФ предписывает, что подозреваемый или обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения.

Кроме того, ч. 4 ст. 235 УПК РФ устанавливает: «при рассмотрении ходатайства об исключении доказательства, заявленного стороной защиты на том основании, что доказательство было получено с нарушением требований настоящего Кодекса, бремя опровержения доводов, представленных стороной защиты, лежит на прокуроре». Предусмотренный УПК РФ порядок уголовного судопроизводства обязывает только сторону обвинения опровергать доводы, приводимые в защиту подозреваемого или обвиняемого. Только прокурор вправе опровергать доводы защиты о том, что доказательство было получено с нарушением требований УПК РФ.

Принцип разделения властей, изложенный в ст. 10 Конституции РФ позволяет осуществлять уголовное преследование от имени государства только прокурору, следователю и дознавателю. Именно их в каждом случае обнаружения преступления ст. 21 УПК РФ обязывает принимать меры по установлению события преступления, изобличению лица, виновного в совершении преступления. Суд не является органом уголовного преследования, и в соответствии с положениями ст. 15 УПК РФ он не вправе выступать на стороне обвинения или стороне защиты. Суд обязан создавать необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав. Таким образом, законодательно созданы все условия для того, чтобы судья, используя полномочия, изложенные в ст. 29 УПК РФ, по признанию лица виновным в совершении преступления, не мог выступать на стороне обвинения.

Однако анализ судебной практики свидетельствует, что эти требования закона судьи произвольно отклоняют и игнорируют. Судьи нередко берут на себя не свойственные им функции государственного обвинителя даже в тех случаях, когда требуется принимать промежуточные решения, не связанные с вынесением приговора. Характерным примером сказанному является дело по обвинению гр-на Костюхина в совершении разбоя и ряда грабежей.

В подготовительной части судебного заседания мной был заявлен отвод государственному обвинителю И., который я обосновал тем, что в ходе судебного производства государственный обвинитель не сможет обеспечивать законность и обоснованность государственного обвинения, так как существующие в прокуратуре отношения подчиненности нижестоящих прокуроров вышестоящим ставят государственного обвинителя в служебную зависимость от решений, принимаемых прокурорами при осуществлении прокурорского надзора за расследованием данного дела. Во время предварительного следствия я неоднократно в своих жалобах в прокуратуру г. Москвы обращал внимание на то, что расследование дела ведется с нарушением требований Конституции РФ и УПК РФ.

На протяжении 43 дней игнорировались конституционные права гр-на Костюхина иметь защитника по соглашению, несмотря на подтверждение этого факта решением Тверского районного суда г. Москвы. Произвольно отклонялись доказательства того, что, не имя статуса обвиняемого, Костюхин неправомерно содержался под стражей более четырех месяцев, а после того, как обвинение было ему предъявлено, никакой меры пресечения избрано не было, но он продолжал находиться под стражей. Однако зампрокурора и прокурор г. Москвы, не считаясь с вступившим в законную силу решением суда, утверждали, что доводы о нарушении прав обвиняемого Костюхина на защиту не нашли объективного подтверждения.

Действия (бездействие) и решения по моим жалобам прокурора г. Москвы я обжаловал Генеральному прокурору РФ.

Кроме того, зампрокурора г. Москвы, утвердившим обвинительное заключение, не было обеспечено верховенство закона и произвольно отклонены требования: Конституции РФ (ст. 48—50), УПК РФ (ст. 1, 7, 10, 14, 37, 75, 88, 221). Им были оставлены без исполнения положения п. 1.9 и 1.12 приказа Генерального прокурора РФ от 6 сентября 2007 г. № 136 «Об организации прокурорского надзора за предварительной деятельностью органов предварительного следствия», которые обязывают прокурора не допускать использование доказательств, полученных с нарушением установленного законом порядка, исключать из уголовного дела доказательства, полученные с нарушением требований Конституции РФ и федеральных законов, а при утверждении обвинительного заключения не допускать несоответствия выводов следователя установленным в ходе расследования обстоятельствам дела, неправильной квалификации содеянного.

Поэтому были все основания полагать, что подчиненность государственного обвинителя И. руководству прокуратуры г. Москвы не позволит ему действовать, не считаясь с действиями и решениями, принимаемыми по делу зампрокурора г. Москвы, осуществлявшим надзор за процессуальной деятельностью органов предварительного следствия и утвердившим обвинительное заключение, а также с действиями и решениями, принимаемыми по данному делу прокурором г. Москвы.

При таких обстоятельствах имелись все основания полагать, что государственный обвинитель И., действуя в составе единой централизованной системы с подчинением нижестоящих прокуроров вышестоящим (ст. 129 Конституции РФ), имеет служебную зависимость от прокурора, осуществлявшего надзор за расследованием данного дела и утвердившего обвинительное заключение, следовательно, он будет связан решениями прокуроров, осуществлявших надзор за расследованием дела и не сможет принимать мер к исключению доказательств, полученных с нарушением Конституции РФ и федеральных законов из доказывания, не сможет обеспечивать верховенство закона в ходе судебного разбирательства по делу. Все это давало основания сомневаться в беспристрастности государственного обвинителя И. при судебном разбирательстве по данному делу.

Отвод государственного обвинителя был поддержан не только участниками уголовного судопроизводства со стороны защиты, но и самим государственным обвинителем И., который заявил, что находит заявленный ему отвод обоснованным.

Однако судья, игнорируя доводы защиты, участников уголовного судопроизводства, включая государственного обвинителя, вынес постановление, которым отказал в заявленном отводе государственному обвинителю. Он мотивировал свое решение тем, что исходя из поручения, представленного прокурором г. Москвы, поддержание государственного обвинения по уголовному делу поручено Межрайонной прокуратуре СЗАО г. Москвы, что суд не вправе давать указания представителям государственного обвинения по вопросу субъекта поддержания государственного обвинения, что ч. 1 ст. 61 УПК РФ предусматривает исчерпывающий перечень обстоятельств, исключающих участие в производстве по делу прокурора.

Анализ содержания постановления судьи об отказе в удовлетворении заявленного отвода государственному обвинителю свидетельствует, что судья принял незаконное и необоснованное решение.

Прежде всего, нельзя считать обоснованным отказ об отводе государственного обвинителя ссылкой на то, что «прокурором г. Москвы было поручено Межрайонной прокуратуре СЗАО г. Москвы поддерживать государственное обвинение». Наличие такого поручения лишь усиливает доводы защиты о следующем обстоятельстве: государственный обвинитель И. в силу существующий в прокуратуре подчиненности нижестоящих прокуроров, вышестоящим зависит от решений, которые принимались по делу руководством прокуратуры г. Москвы.

Исполняя поручение прокурора г. Москвы поддерживать государственное обвинение, государственный обвинитель из Межрайонной прокуратуры СЗАО г. Москвы не сможет надлежащим образом исполнять требования ч. 3 ст. 37 УПК РФ, поддерживая государственное обвинение, обеспечивать его законность и обоснованность. Поэтому суд обязан был удовлетворить мое заявление об отводе государственного обвинителя И., поддержанное всеми участниками уголовного судопроизводства, включая самого государственного обвинителя И. Однако суд не только не сделал этого, но и неправомерно отказал в удовлетворении отвода, обосновывая отказ ссылкой на ч. 1 ст. 61 УПК РФ, якобы содержащую исчерпывающий перечень обстоятельств, исключающих участие в производстве по уголовному делу прокурора.

Такие суждения суда являются незаконными. Обосновывая отвод государственного обвинителя, я в своем письменном заявлении указал на ч. 2 ст. 61 УПК РФ, которая прямо указывает, что помимо изложенных в ч. 1 этой статьи могут быть и иные обстоятельства. Например, подчиненность нижестоящих прокуроров, вышестоящим, что дает основания полагать о наличии их личной, прямой или косвенной заинтересованности в исходе данного уголовного дела.

Отказывая удовлетворить заявление об отводе, судья не стал считаться не только с требованиями УПК РФ, но и с правовой позицией Конституционного Суда РФ, высказанной им в определении от 25 января 2005 г. № 42-О, в котором отмечается, что ст. 7 и 266 УПК РФ не предоставляют суду возможность игнорировать или произвольно отклонять доводы, изложенные в заявлении защиты без последовательного рассмотрения и оценки их, не приводя в своих решениях фактические и правовые мотивы отказа в удовлетворении заявленных требований.

В силу ст. 6 Федерального закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» выявленный в определении конституционно-правовой смысл положений ст. 7 УПК РФ является общеобязательным, что исключает любое иное его истолкование в правовой практике. Без исполнения судом этой правовой позиции Конституционного Суда РФ не может быть обеспечено объективное и справедливое разрешение уголовного дела. Однако судья не только все это игнорировал, но и незаконно обосновал отказ удовлетворить отвод государственного обвинителя ссылкой на ч. 1 ст. 61 УПК РФ, не считаясь с тем, что ч. 2 той же статьи прямо указывает: перечень обстоятельств, исключающих участие прокурора в производстве по уголовному делу, изложенный в ч. 1 ст. 61, не является исчерпывающим, и любые иные обстоятельства, дающие основание полагать, что прокурор лично, прямо или косвенно заинтересован в исходе данного уголовного дела, являются основанием для его отвода. При такой реакции судьи на заявление об отводе государственного обвинителя уже ясно, каков будет приговор.

Незаконным и необоснованным было решение судьи и по моему ходатайству о возвращении уголовного дела прокурору.

Анализ обвинительного заключения по делу свидетельствовал, что при его утверждении не изучались соответствие выводов следователя установленным в ходе расследования обстоятельствам дела, правильность квалификации содеянного, соблюдение уголовно-процессуальных норм при производстве следственных действий, соответствие имеющихся в деле процессуальных документов требованиям УПК РФ.

Более того, в обвинительном заключении следователь утверждал, что следствие не располагает доказательствами о том, при каких обстоятельствах и в каком месте Костюхин вступил в предварительный преступный сговор с Ч., направленный на совершение в составе организованной группы открытых хищений чужого имущества, однако содеянное Костюхиным следствие по трем эпизодам квалифицирует как совершенное в составе организованной группы.

Это противоречило не только требованиям ст. 35 УК РФ и ст. 73, 171, 220 УПК РФ, но и здравому смыслу. Фактически следствие в обвинительном заключении само признается, что привлекает к уголовной ответственности за преступления, совершенные организованной группой, без наличия доказательств того, когда, кем и при каких обстоятельствах была создана организованная группа, т.е. заведомо невиновного.

В результате исследования обвинительного заключения стало очевидно, что изложенные в нем обстоятельства совершения преступления не соответствуют обстоятельствам, установленным при расследовании. Так, виновность Костюхина в совершении разбоя в целях завладения имуществом в особо крупном размере никакими данными о стоимости такого имущества, изложенными в обвинительном заключении, не подтверждалась.

Более того, потерпевший Л. в первоначальных показаниях заявил: автомобиль, который он пытался продать, принадлежит не ему, а его приятелю Р.; он продал ему автомобиль в рассрочку и выдал доверенность с правом продажи. Данный автомобиль был приобретен за 22 000 долл. США (по курсу рубля на тот момент это составляло не более 500 000 руб.); в настоящий момент он не выплатил Р. всю стоимость автомобиля, и ему осталось заплатить 7000 долл. США. При этом потерпевший Л. сообщил о следующих повреждениях: на крыше ветрового стекла с водительской стороны им обнаружен большой скол, который был закрашен. В салоне в багажнике, с левой стороны в районе стойки имелись разводы от ржавчины. На потолке возле петли багажника с левой стороны отходит обшивка крыши. В центральной нижней части на лобовом стекле имеются два скола от камней.

При таких обстоятельствах у следствия не было никаких законных оснований считать, что автомобиль на момент его похищения стоил 1 100 000 руб., как это заявлял потерпевший.

Из материалов дела следует: не было никаких оснований и доверять показаниям Л. о том, что Костюхин приставлял к горлу потерпевшего нож длиной примерно 25 см.

Так, в показаниях Р., данных им 13 ноября 2007 г., говорится, что он не продавал за 22 000 долл. США автомобиль марки «Лексус» Л. и что у данного автомобиля были проблемы с коробкой передач. Кроме того, на очной ставке Костюхина с Ч. последний признался в совершенном им угоне автомобиля «Лексус» у потерпевшего Л. Это подтверждено и Л. в его первоначальных показаниях о приметах молодого человека, похитившего его автомобиль, а также протоколами изъятия у Ч. предметов, которые наблюдал потерпевший Л. у того лица, которое угоняло его автомобиль. Однако все эти важные обстоятельства были проигнорированы стороной обвинения.

Таким образом, утверждение в обвинительном заключении по поводу того, что Ч. других преступлений, кроме поездки на автомобиле потерпевшего В., не совершал, не соответствуют материалам уголовного дела.

Препятствовали рассмотрению уголовного дела судом не только противоречивость и неисследованность доказательств виновности Костюхина в предъявленном ему обвинении, неправильная квалификация содеянного, но и противоречивость суждений, изложенных в обвинительном заключении, в отношении того, кто «в частности разработал план общего преступного умысла, местонахождение каждого из соучастников и определенную последовательность действий в процессе хищения». Так, на страницах 3, 7, 9 обвинительного заключения указано, будто этим занимался Ч., а на страницах 31, 33, 35 утверждается: все это делал именно Костюхин.

Не создавали условия для судебного разбирательства и суждения, изложенные на страницах 3, 4 обвинительного заключения о том, что 30 июля 2007 г. Костюхин остался за рулем автомашины «Лексус» под государственным регистрационным знаком В 698 УР 177 РУС, а на страницах 8, 9, 10, 31, 32, 33, 35 уже отмечается, что 31 октября и 1 декабря 2007 г. Костюхин А.А. находился за рулем неустановленной автомашины «Лексус».

Суждения следствия, изложенные на странице 31, о том, что 30 июля 2007 г. примерно в 15 час. 20 мин. Костюхин, действуя согласно отведенной преступной роли, позвонил по номеру телефона, указанному в объявлении журнала «Автомобили и цены», ранее неизвестному П. и предложил встретиться, опровергаются доказательствами, подтверждающими обвинения, которые изложены на странице 36 обвинительного заключения.

Так, на основании показаний потерпевшего П. в обвинительном заключении на странице 36 указывается: 30 июля 2007 г. примерно в 15 час. 20 мин. ему (П.) позвонил незнакомый мужчина, который впоследствии оказался Ч. и предложил встретиться. Поэтому, руководствуясь ст. 1, 53,119—122, 220, 221, 237 УПК РФ, я просил суд направить дело по обвинению Костюхина прокурору г. Москвы для устранения препятствий его рассмотрения судом, так как имеющиеся несоответствия между обстоятельствами, изложенными в обвинительном заключении, и обстоятельствами, установленными в ходе расследования данного дела, исключали возможность постановления судом приговора или вынесения иного решения на основе данного заключения.

Государственный обвинитель посчитал ходатайство защиты необоснованным, но никак свои суждения не мотивировал.

Доводы, приведенные в ходатайстве защиты о невозможности постановления судом приговора или вынесения иного решения на основе данного заключения, государственный обвинитель даже не пытался опровергать. Однако суд вынес постановление об отказе в удовлетворении ходатайства о возвращении уголовного дела прокурору г. Москвы, не имея никаких суждений государственного обвинителя, которые позволяли бы суду отказать в удовлетворении заявленного защитой ходатайства. Судья сам, не имея на то никаких полномочий, взялся восполнить то, что обязан был по закону исполнить государственный обвинитель. Фактически суд стал выступать на стороне обвинения, но отказ в удовлетворении заявленного мной ходатайства мог сделать, только игнорируя и ст. 10, 118, 120 Конституции РФ, и ст. 1, 7, 14, 15, 237 УПК РФ.

Так, в своем постановлении судья указал: ст. 237 УПК РФ содержит исчерпывающий перечень оснований для возвращения уголовного дела прокурору, а приведенные защитой доводы не могут послужить основанием для возвращения дела прокурору, поскольку содержат оценку доказательств уголовного дела.

Суждения судьи не соответствуют тому, что фактически изложено в моем ходатайстве. Доводы о том, что обвинительное заключение содержит противоречивые суждения о действиях обвиняемых, существе обвинения, месте и времени совершения преступлений, последствиях и других обстоятельствах, имеющих значение для данного уголовного дела, не были опровергнуты государственным обвинителем. Не смог этого сделать и судья, неправомерно выступивший на стороне обвинения.

Обосновывая необходимость возвращения уголовного дела прокурору, я указывал не только на противоречивость сведений, изложенных в обвинительном заключении, составлении его без учета требований ст. 35 УК РФ и ст. 73, 171, 220 УПК РФ, но и здравому смыслу. Само следствие в обвинительном заключении указывает, что квалифицирует содеянное Костюхиным как совершенное организованной группой, но не имеет данных о том, когда, кем и при каких обстоятельствах была создана организованная группа.

В этой ситуации у суда не было никаких законных оснований оставлять без удовлетворения требования защиты о возвращении уголовного дела прокурору. Но суд неправомерно посчитал себя вправе постановить приговор или вынести иное решение на основе такого обвинительного заключения.

Пытаясь воспользоваться конституционным правом, изложенным в ч. 2 ст. 50 Конституции РФ, о недопустимости использования при осуществлении правосудия доказательств, полученных с нарушением федерального закона, на предварительном слушании я заявил ходатайство о том, что имеющиеся в деле письменные доказательства получены с нарушением Конституции и УПК РФ. Обосновывая ходатайство, я указал на следующее: протокол предъявления для опознания Костюхина свидетельствовал, что его опознание свидетелем В. проводилось с нарушением требований ст. 193 УПК РФ. Допрошенный по делу в качестве свидетеля В. Показал: когда автомобиль остановился, в салоне было темно, и он увидел только мужской силуэт, который описать не может. На вид это был человек среднего возраста.

При таких показаниях вообще нельзя было проводить опознание, поскольку В. ничего не рассказал о приметах и особенностях, по которым он мог бы опознать Костюхина.

Так в действительности все и произошло. Костюхин предъявлялся на опознание с лицами, которые были моложе его на пять и девять лет соответственно. Это не давало никаких оснований считать, что статисты были внешне сходными с Костюхиным. Однако и при таких обстоятельствах опознающий В. не назвал никаких примет или особенностей, по которым он опознал Костюхина, как того требует ч. 7 ст. 193 УПК РФ.

Более того, из содержания протокола очевидно следующее: В. не опознал Костюхина, а лишь заявил, что он очень похож на того, кто находился за рулем автомашины джип марки «Лексус» или «Тойота». При этом В. не сказал, что Костюхин — лицо, совершившее совместно с Ч. грабеж автомашины «Митсубиси Лансер», как на это указывает в обвинительном заключении следователь.

О том, что В. не опознал Костюхина как лицо, совершившее совместно с Ч. грабеж автомашины, свидетельствует и протокол очной ставки, в котором записано, что впервые В., возможно, видел его за рулем автомобиля «Лексус», но уверен в этом только на 99 процентов. С полной уверенностью сказать, что за рулем автомобиля сидел Костюхин, он не может. При этом и на очной ставке В. ничего не говорил о том, какую роль исполнял Костюхин в совершении грабежа автомашины, как об этом указано в обвинительном заключении.

С такими же нарушениями требований ст. 193 УПК РФ проводились и опознания Костюхина свидетелем П.

Так, в своих первоначальных показаниях П. утверждал, что в автомобиле «Лексус» сидели молодой человек и девушка, описать которых он не может, поскольку их не рассматривал. Однако П. предъявляют Костюхина на опознание с лицами, которые внешне существенно отличаются от него. У Костюхина была короткая стрижка и бородка, а оба статиста были длинноволосыми и чисто выбритыми. Статисты были одеты в джинсы, а Костюхин — в черные сатиновые брюки. Костюхин был обут в комнатные тапочки, а статисты — в ботинки.

Почему при таких обстоятельствах П. смог опознать Костюхина, свидетельствуют его показания по делу. Так, в одном из показаний П. вдруг заявил, что в машине он увидел Д. и Костюхина, которых впоследствии опознал. Эти сведения не соответствуют действительности, поскольку опознание Д. свидетелем П. было проведено только 17 апреля 2008 г., но в протоколе от 29 марта 2008 г. следователь записывает: (П.) опознал и Д., хотя в своих первоначальных показаниях заявлял, что ни молодого человека, ни девушку, сидевших в автомобиле «Лексус», он описать не может, потому что их не рассматривал.

Кроме того, анализ протокола от 29 марта 2008 г. свидетельствует, что он составлен с нарушением требований ст. 190 УПК РФ. Протокол содержит не дословную запись показаний допрашиваемого, а желания следствия доказать наличие организованной группы.

В частности, в нем записано, что Д. и Костюхин «вступили в сговор на хищение автомобиля», что «Ц. (приятель П.) звонил Ч., а затем Ч. передал трубку Д. Понял, что они втроем скрываются».

При таком расследовании не удивительно, что свидетели Ж., М. и Л. опознают Костюхина как лицо, совершившее совместно с Ч. грабеж, а также разбойное нападение на Л., несмотря на то, что допрошенный по делу Л. в своих первоначальных показаниях называл приметы нападавшего и особенности его одежды, которые никак не соответствуют (надо убрать одежде) Костюхину. Более того, эти приметы и особенности одежды более характерны для Ч., который на очной ставке с Костюхиным признался в угоне автомобиля Л. Я обращал в своем ходатайстве внимание на то, что эти обстоятельства следствие игнорирует, как и тот факт, что предметы, которые Л. видел у нападавшего (бейсболка вязаная серого цвета с красной каемкой, широкое кольцо из метала желтого цвета, телефон марки «Нокия 8800»), были изъяты у Ч.

Не мог являться доказательством и протокол осмотра автомашины «Лексус», в ходе которого Л. опознал литые диски с шинами как похищенные у него Костюхиным. Осмотр автомобиля Д. с участием Л. был оформлен как опознание им своих вещей, но Л. даже не был допрошен о тех вещах, которые собирался опознавать. Такое следственное действие не соответствует требованиям и условиям проведения опознания, изложенным в ст. 193 УПК РФ. Поэтому результаты осмотра автомобиля Д., проведенные с участием потерпевшего Л. с целью опознания им предметов, принадлежащих ему, не могли являться доказательством того, что Л. опознал их как свои вещи, находящиеся в автомобиле.

В соответствии с требованиями ст. 1, 7 и 75 УПК РФ протокол осмотра автомобиля с участием Л. требовалось исключить из числа доказательств по делу. При таких обстоятельствах выдача Л. вещей, которые он опознал во время проведения осмотра автомобиля, включая колеса, являлась незаконной.

Кроме того, документы, удостоверяющие факт первоначального предъявления обвинения Костюхину, не могли быть составлены при участии Костюхина, поскольку на мой запрос был получен ответ из изолятора временного содержания подозреваемых и обвиняемых № 1, из которого следует, что в указанные день и время Костюхин на допросы и беседы не вызывался, и ни следователь, ни адвокат в этот день в изоляторе не были и с Костюхиным не общались. Эти документы подлежали исключению из числа доказательств по делу, поскольку не могли удостоверять факт предъявления обвинения Костюхину.

Я обращал внимание суда на то, что на основании ст. 75 УПК РФ «доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса».

Из указанных положений закона следует обязанность прокурора, следователя, дознавателя и суда рассматривать в ходе уголовного судопроизводства вопрос о признании допустимости доказательств, признавать их полученными с нарушением закона, исключать их из дела.

В пункте 16 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия» даны обязательные для суда критерии допустимости доказательств: «…доказательства должны признаваться полученными с нарушением закона, если при их собирании и закреплении были нарушены гарантированные Конституцией РФ права человека и гражданина или установленный уголовно-процессуальным законом порядок их собирания и закрепления, а также если собирание и закрепление доказательств осуществлялось не надлежащим лицом или органом либо в результате действий, не предусмотренных процессуальными нормами».

Поэтому я просил суд исключить из числа доказательств:

— документы, которыми удостоверяется факт первоначального предъявления обвинения Костюхину, а именно: уведомление о предъявлении обвинения, постановление о предъявлении, протокол допроса Костюхина в качестве обвиняемого;

— протокол осмотра автомобиля, принадлежащего Д., свидетелем Л., оформленный как опознание Л. принадлежащих ему вещей, без предварительного его допроса об этих вещах, — как составленный с нарушением требований ст. 193 УПК РФ;

— протокол допроса П. как составленный с нарушением требований ст. 190 УПК РФ;

— протоколы опознания Костюхина свидетелями В., Ж., М., Л. как со-ставленные с нарушением требований ст. 193 УПК РФ.

Казалось, что во время проведения предварительного слушания в закрытом судебном заседании, руководствуясь положениями ч. 4 ст. 235 УПК РФ, прокурор воспользуется своим правом и опровергнет доводы, представленные стороной защиты о необходимости исключения доказательств, полученных с нарушением требований УПК РФ. Но этого не произошло. Государственный обвинитель лишь заявил, что «находит ходатайство защиты не подлежащим удовлетворению», но даже не пояснил, в силу каких обстоятельств.

При таких обстоятельствах суд не имел никаких законных оснований отказывать защите в ходатайстве об исключении доказательств, полученных с нарушением требований УПК РФ, поскольку в ч. 4 ст. 235 УПК РФ прямо предписывается только прокурору опровергать доводы, представленные стороной защиты.

Согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, изложенной в определении от 25 января 2005 г. № 42-О, неопровергнутые доводы защиты могут толковаться только в пользу обвиняемого.

На все эти требования Конституции РФ, Конституционного Суда РФ и УПК РФ судья имел свое, основанное на его незаконной правоприменительной практике, мнение. Поэтому решение об отказе в удовлетворении ходатайства защиты он мотивировал тем, что ходатайство не может быть разрешено только на анализе доказательств, приведенном только стороной защиты в ходе досудебной подготовки к рассмотрению дела по существу.

Однако это не может быть основанием для отказа в ходатайстве об исключении доказательств. Тем более что в соответствии с положениями ч. 4 ст. 235 УПК РФ сторона обвинения не должна была представлять никаких суду доказательств по исключению чего-либо. Сторона обвинения в лице прокурора обязана была опровергать доводы, представленные стороной защиты об исключении доказательств, полученных с нарушением требований УПК РФ. Но государственный обвинитель этого не сделал.

Суд также указал, что ходатайство защиты содержит оценку доказательств дела, но сами доказательства не были непосредственно исследованы в судебном заседании.

Эти суждения судьи дают все основания полагать, что сложившаяся десятилетиями в государстве развитого социализма практика, при которой суд являлся органом уголовного преследования, не могла не оказать свое влияние и на решения судьи, который уже пятнадцать лет при осуществлении правосудия обязан был не допускать использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона.

Для реализации этого конституционного требования в УПК РФ содержатся специальные нормы, которые исключают использование доказательств, не имеющих юридической силы. Более того, в гл. 34 УПК РФ содержится ст. 235, предусматривающая специальные процедуры по рассмотрению ходатайств об исключении доказательств. Поэтому суд обязан был непосредственно во время проведения предварительного слушания исследовать доводы защиты и в соответствии с положениями ст. 14 УПК РФ при не опровержении доводов защиты прокурором удовлетворить заявленное защитой ходатайство. Но суд этого не сделал. Тем самым судья при осуществлении правосудия допустил к использованию доказательства, полученные с нарушением федерального закона, не считаясь с тем, к чему это приведет во время судебного следствия.

В соответствии с положениями ст. 274 УПК РФ очередность исследования доказательств определяется стороной, представляющей доказательства суду.

Первой представляет доказательства сторона обвинения. Поэтому, как правило, судебное следствие начинается с допроса потерпевших, свидетелей, а затем исследуются материалы уголовного дела.

Конечно, потерпевший и свидетели расскажут суду, что они опознали обвиняемых Костюхина и Ч. как лиц, совершивших в отношении них преступления. Они поведают в том числе, что ими были опознаны и предметы как принадлежащие ранее им, но похищенные подсудимыми. Их показания будут занесены в протокол судебного заседания и станут доказательствами по делу. Все это, несомненно, повлияет на убеждение судьи, который в соответствии с положениями ст. 29 УПК РФ правомочен признавать лицо виновным в совершении преступления. Поэтому когда очередь дойдет до исследования письменных доказательств — протоколов следственных действий, удостоверяющих опознание потерпевшими и свидетелями обвиняемых и предметов как принадлежавших потерпевшим, сформированное у судьи показаниями участников процесса со стороны обвинения убеждение не может не оказать негативного влияния на то, как фактически проводилось опознание.

В этой ситуации судьи, как правило, остаются глухи к доводам защиты по поводу нарушения требований Конституции РФ и УПК РФ при проведении опознания. Они забывают, что в соответствии с положениями ст. 6 УПК РФ назначением уголовного судопроизводства является не только защита потерпевших от преступлений, но и защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.

Судьи, зная о многочисленных случаях привлечения к уголовной ответственности и осуждении тысяч граждан России, которые фактически преступлений не совершали, не желают считаться со следующим фактом: следователи, проводя незаконные следственные действия, «назначают» тем самым виновными людей, преступлений не совершавших. Поэтому, допустив осуществление правосудия с использованием доказательств, полученных с нарушением федерального закона, судья игнорирует любые доводы защиты по факту проведения опознания с нарушением требований закона.

Анализ судебной практики свидетельствует, что подобное происходит в районных судах постоянно. Причиной тому является отсутствие в России надлежащего судебного надзора. Более пятнадцати лет Верховный Суд РФ формирует судебную практику, которая не соответствует требованиям Конституции РФ. На это неоднократно в своих постановлениях и определениях, указывал Конституционный Суд РФ. Но обязательные для исполнения решения Конституционного Суда никем из правоприменителей не исполняются. Анализ судебной практики дает основания полагать, что сформированный в России состав исполнителей судебной власти, живет своей, отдельной жизнью, от действующего в России законодательства. За счет налогоплательщиков строятся помпезные «дворцы правосудия», в которых нет главного – правосудия. Исполнители судебной власти имеют не только социальные льготы и защиту, равную депутату, но и зарплату, о которой не могут мечтать даже те, кто сегодня работает в самых экстремальных условия. При этом с судей никто не спрашивает, а почему десятилетиями игнорируется и не исполняется порядок уголовного судопроизводства, что позволяет следователям, не считаясь с требованиями Закона «назначать» обвиняемыми тех, кто никаких преступлений фактически не совершал? Никто не анализирует причин бездействия судебного надзора, в результате чего формируется правоприменительная практика, которая не соответствует требованиям Конституции РФ и федеральным законам, что заставляет граждан обращаться в Европейский суд по правам человека. Граждан России никто не информирует о том, какую ответственность понесли должностные лица, чьи действия (бездействия) и решения были признаны Европейским судом по правам человека незаконными и необоснованными. До тех пор пока судебная власть будет жить по своим законам, отдельным от действующего в России законодательства, правосудием не будет обеспечиваться применение законов в соответствии с их смыслом и содержанием, а значит, деятельность законодательной и исполнительной власти. До тех пор пока правосудие в России будет доверяться лицам, неспособным его осуществлять, есть все основания полагать, что Президент России как глава государства будет оставаться лишь декларированным гарантом Конституции РФ, прав и свобод человека и гражданина.

Как долго эти времена судебного произвола будут продолжаться?

В. Осин

Адвокат МГКА,

Кандидат юридических наук.

Статья опубликована в журнале «Адвокат» № 1. 2009 г. С.11-18.